Второй шанс

   Пустыня. Под ногами и вокруг, вплоть до бесконечности расстилается серый раскаленный песок. Ноги уже не чувствуют горячего прикосновения. Голова пылает, нагретая безжалостными лучами далекого солнца. Небо, как и песок, кажется серым. Большим и единственно значимым осталось слово, которое уже не в состоянии произнести пересохший язык: «пить!» Мучительный стон переполняет и душу и тело...
   Сознание медленно и трудно возвращается к Анне. Она с усилием поднимает тяжелые веки, и взгляд ее упирается в белый потолок больничной палаты. Наверное, ей все таки удалось произнести это вслух, так как чья-то заботливая рука поднесла к ее потрескавшимся губам прохладный светло-голубой сосуд с кисловатой жидкостью, которая на какое-то время освежает рот и избавляет от мучительного ощущения жажды.
   Анна прекрасно понимает, что банальная фраза «дни ее сочтены» имеет к ней самое непосредственное отношение. Хорошо, что отступил этот проклятый удушливый кашель, мучивший ее, казалось, целую вечность. Она надеется, что перед смертью ей станет лучше: говорят, что так бывает обычно. Хочется расстаться с жизнью по-доброму. Кажется в этом случае принято вспоминать о ней все самое хорошее. Что же действительно в ее жизни заслуживает этих последних воспоминаний?   

Как день последний в нашей жизни значим!
Мы это узнаем в заветный час.
Что в жизни сделано, что быть могло иначе
Прощальной памятью догонит нас.

За памятью неспешно уплывают
Забытых лиц пустые имена.
Надежды, чувства и обиды исчезают
И остается совесть лишь одна.

   Воспоминания... Как хочется, чтобы они сейчас были светлыми, хранящими радость. Но жизнь - не сентиментальный роман и ее сюжет переписать не возможно. Судьба... Думаем ли мы, проходя сквозь череду дней и лет, что это слово означает «СУД БОЖИЙ».
   Мысли... мысли... Они настигают и путаются, их не отогнать, они самовольно и беспощадно оживляют самые горькие и самые болезненные воспоминания. Нет, надо думать о хорошем! Но о чем? Как жаль, что жизнь дает нам только одну попытку. Ах, если бы все вернуть! Скольких бы ошибок можно было избежать.   


Одна, совсем одна,
Чужие люди рядом.
И я им не нужна,
Но я живу, так надо.

Ах, эти зеркала!
Их правда душу травит.
О! Я б их убрала,
Но что это исправит.

Жизнь выдала давно
Мне все свои уроки.
Как много их дано
И как они жестоки.

Зачем так много знать,
Когда жизнь на исходе.
Уметь и понимать,
И утопать в свободе.

Лет двадцать пять назад
Мой опыт был бы кстати.
Но не дано нам знать,
На что мы жизнь потратим.

   Анне действительно вдруг стало легче. Осталось только ощущение усталости. Мысли тоже отступили. Она притихла и задремала. Время будто остановилось. Сколько длилось это блаженное забытье. Может быть, час, а может вечность.
   Когда вернулось осознание действительности, Анна почувствовала, что ее тяжелая, непобедимая болезнь отступила, хотя, понятно, не навсегда. Каким же сладким может быть воздух, когда дышишь вот так, легко, без ставшего таким привычным напряжения, без лихорадочного страха, что этот вздох может быть последним. Анне вдруг показалось, что легкий ветерок пробежал через пространство над кроватью, ласково коснувшись ее лица. На душе стало так светло, что невольная улыбка тронула губы. Еще мгновение, и она поняла, что рядом с ней кто-то есть, и этот кто-то не имеет никакого отношения к персоналу больницы.
   Происходившее было странным, загадочным, абсолютно необъяснимым, но не порождало ни малейшего страха. И то правда, что смешно бояться непонятного за несколько мгновений до конца жизни. Впрочем сама смерть в этот момент потеряла свою былую значимость. Что-то более могущественное было рядом. Анна почувствовала как исчезли последние ощущения болезни: боль, усталость... Она спокойно закрыла глаза, все ее тело наполнилось светом, время и пространство потеряли свой смысл, но осталось движение, наполняющее душу восторгом и безмятежностью... Вдруг чудовищная боль пронзила ее, свет и все связанные с ним приятные чувства резко оборвались и оглушительная тишина обрушилась на нее. Всего одно короткое мгновение и...

 *    *    *

  Это была самая страшная ночь в их жизни. Керен машинально посмотрела в сторону нереально неподвижной фигуры мужа, словно окаменевшего в своем скорбно-тревожном ожидании. В этом коридоре, где они провели, казалось, целую вечность, было так тихо и пусто. Дверь, за которой происходило то, что могло в один миг разрушить или в очередной раз восстановить их надежду, все еще оставалась закрытой. Это ожидание было жуткой пыткой, но неизвестность оставляла хоть какой-то шанс. Керен неистово молилась про себя, чередуя все известные ей молитвы со словами безумной материнской мольбы, обращенной к тому единственному, кто мог сотворить чудо. Ведь только чудо могло сейчас вернуть им дочь. Их девочка, такая красивая и ласковая... Впрочем, это давно уже перестало быть правдой. Но умирающая от передозировки наркотиков, доставленная в больницу из какого-то притона, Энни все же оставалась их дочерью, их любимой малышкой.

   Керен поздно вышла замуж. Так уж получилось. Очень застенчивая и не отличающаяся особой яркостью, девушка почти достигла возраста старой девы, когда, совершенно неожиданно, за ней начал ухаживать двоюродный брат хозяина универмага, в котором она работала. Он был значительно старше ее, но это не имело значения, так как мужчина он был импозантный, к тому же выглядел моложе своих лет, был подтянутым и энергичным. Кроме того он был богат, да что говорить, Керен была благодарна ему уже за то, что он обратил на нее внимание. Вскоре состоялась пышная свадьба, сказочное свадебное путешествие, и маленькая незаметная продавщица превратилась в привлекательную и элегантную хозяйку весьма обеспеченного и по-своему счастливого дома. Когда родилась Энни, чаша счастья в этом доме казалась переполненной.

   Сознание мучительными мгновениями возвращалось к Энни, погружая в нестерпимые страдания не только ее тело, но терзая еще более тяжко ее душу. Память забрасывала ее чудовищной мозаикой картин из прошлого короткой, но теперь уже почти завершенной жизни. Как ни странно, наиболее болезненными были воспоминания счастливых минут. Вот маленькая веселая озорница, первый раз самостоятельно проехавшая несколько метров на двухколесном велосипеде, гордо смотрит на буквально сияющего от удовольствия отца и слегка встревоженную маму. А вот они втроем, изрядно перепачканные глиной, заканчивают строительство крепости во дворе их южного дома. Энни так любила отдыхать там с родителями... Вдруг счастливые эпизоды детских воспоминаний прерываются совершенно другой картиной. Из черной пасти огромной сверкающей машины бесчувственную девушку выбрасывают прямо на асфальт перед крыльцом их городского особняка. Искаженное ужасом лицо матери и похожее на маску бледное лицо отца. Затем эти четкие картины воспоминаний прерываются фантастическим и жутким хороводом: таблетки, коричневые и желтые пакетики, шприцы, алюминиевые ложки, ржавые иголки, разбитые ампулы, - все это пляшет над грудой мертвых тел, застывших и сплетенных невероятным образом во что-то единое... И вдруг опять темнота, тишина, которая внезапно прерывается криком обезумевшей от горя мамы...
   Мама, мамочка, помоги! Прости! Я не хочу уходить! Я все могу исправить, я еще так молода! Господи! Дай мне шанс! Вторую попытку,... Последний раз!...

   Керен внезапно останавливается, ее сердце так отчаянно колотится, что начинает заглушать своим стуком все ее мысли и чувства. Она понимает, что там за дверью сейчас что-то случилось... Страх мгновенно заполняет все ее скованное ожиданием существо. Почти физически она ощущает, как ускользает ее хрупкая надежда. Словно под гипнозом она поворачивается в сторону закрытой двери реанимационной палаты и напряженно вслушивается в слабые звуки, доносящиеся оттуда. Картина тихо и медленно открывшейся двери настолько оглушает ее, что смысл стандартных фраз, вполголоса произнесенных невысоким пожилым человеком с усталым и грустным лицом, доходит до нее не сразу.
   - Можете войти к ней. На этот раз, кажется, все обошлось, но это право же чудо...
   Он хотел еще что-то добавить, но устало махнул рукой и медленно двинулся прочь по широкому коридору.

 *    *    *

   Энни шла, опираясь на руку отца. Не только потому, что все еще была очень слаба. Впервые за последние несколько лет она была спокойна и счастлива оттого, что рядом были папа и мама. И главное, она не боялась ничего. Была спокойна и уверенна в том, что они все вместе одержали победу над чем-то злым и страшным...
   Они шли по больничному коридору мимо дверей, за которыми продолжались и заканчивались человеческие драмы, которые не имели уже к ним никакого отношения. Следующего раза у них не будет! У одной из дверей Энни вдруг остановилась. Какое-то неведомое и неуловимое чувство заставило быстрее забиться ее сердечко. На встревоженный взгляд родителей она улыбнулась, и вскоре они все поспешно покинули здание.   

Звезды далекой одинокий свет
Летит к нам сквозь загадочное время.
Быть может, есть она, а, может, нет.
И сколько лет ей, или тысяч лет,
Что жизнь ее ? Блаженство или бремя.

Вольются в вечность наши времена.
И, может быть, в загадочном пространстве
Узнает кто-то эти имена,
И в тысячах имен душа одна.
От бесконечности до постоянства.

Вернуться